Мой отец был рецидивистом, не вылезал из тюряги. Матушка как могла воспитывала меня, но безотцовщина есть безотцовщина. Я рос хулиганистым и неуемным шкетом. Окружение тоже жизнь не облегчало. Мы жили в крупном центре на Волге, в одном из окраинных районов, где гопоты больше, чем фонарей на улицах. Я постоянно втягивался во всякие передряги, мать помогала мне, боялась за меня, видя, как я качусь по наклонной. «Ты окажешься на тех самых нарах, что пригрел для тебя отец», — говорила она, плача. Я пытался утешить ее, много обещал, но ничего в своем поведении не менял.
В тот год мне стукнуло 16, отец должен был освободиться к моему восемнадцатилетию. Вот я и куролесил. Забил на школу, скатился на тройки с двойками. Даже участковый прекратил проводить со мной душеспасительные беседы, видать махнул рукой и только ждал, когда меня повяжут. А я особенно и не боялся. Все мои друзья были мелкими жуликами, и я исповедовал золотое правило гопника. «Пацаном не станешь, если год зону не потопчешь». Вот я и крал по-мелкому, в центре мог позариться на дорогую мобилу, не брезговал и гоп-стопом. А потом все изменилось.
Стояла удушающая августовская жара. Город тонул в пыли и пляжи на Волге-матушке были переполнены. Я возвращался домой чуть освежившийся, но уже покрытый тонкой пленкой пыли и пота. Хотелось пить, а бабла, как всегда, и след простыл. Мутить ничего не хотелось. Только что была стычка на дальнем пляже с пацанами из соседнего района. Ничего резкого, померились причиндалами и разошлись без членовредительства. Но приключений больше не хотелось, слишком жарко. Вот я и припустил домой.
Мать была на кухне и варила крыжовенное варенье из ягод, собранных на даче. И так жара, а возле плиты вообще было адское пекло. Я, помыв руки, прошел на кухню. Подойдя к матери сзади, поцеловал в щечку. Невольно бросил взгляд сверху на ее большую мягкую грудь. От жары она расстегнула свой любимый халат в полоску. Так, что мне были отлично видны ее белые полушария с темными венками, стиснутые белым хлопком купальника. Щека матери была бархатистой и чуть влажной от пота. Она отмахнулась от моих поцелуйчиков, как от назойливого комара. Я сел за обеденный стол. Налил из потного графина самодельного холодного кваса.
— Не пей залпом, — сказала мать не обернувшись, — горло может заболеть, вспотевший весь... Не хватало еще перед школой...