Я уже собрался уходить, когда скрипнула дверь. Даже не оборачиваясь, я знал, кто стоит за моей спиной. Но одного я понять не мог — зачем? Почему она пришла? И, чёрт возьми, мне больно оттого, что она меня предала. Ладно, братец — это клинический случай, но она-то. Она!  — Надо сменить замки, — прилагаю немало усилий, чтобы слова звучали колко и непринуждённо. Всё же мне не удаётся промолчать и с губ слетает язвительное замечание о побеге. Она медленно стягивает шарф, и я прикладываю еще большие усилия, чтобы окончательно не сорваться. На её шее — ненавистное ожерелье с вербеной, куртка расстёгнута. Елена несмело бормочет что-то о Стефане. Интересно, она может забыть о нём хоть тогда, когда находиться со мной? Похоже, что нет. Она много рассказывает: о том, что уговорила ведьму помочь мне, что мы стараемся во имя одного и того же дела, что у нас общая цель. Но я не слушаю, всё, что я могу — это рассматривать Елену и нервно сглатывать слюну. Когда становится совсем невмоготу, я подавляю желание побыть с ней ещё и уверенно направляюсь к двери, попутно отвечая на недослушанную фразу. Чёрт возьми, мне надоело играть. Да я бы простил её, несмотря ни на что, если бы... Нет, она никогда не сделает этого. Но следующее её предложение режет мой слух и вызывает волну гнева:  — Ты же не использовал на мне силу внушения, когда мы были в Атланте. Чёрт возьми. Да кто она такая, чтобы творить мне всё это? Почему она лишает меня разума? Желание позлить её возникает моментально:  — А кто тебе сказал, что не использовал? — не забыть язвительно усмехнуться, для большего эффекта. Игра стоит свеч. Елена бледнеет, кажется, у неё пересохло во рту, она нервно сглатывает слюну и со страхом смотрит на меня. Воображаю, какие мысли проносятся в этот момент в её голове. Но Елена сильная. Или просто любит обманываться. Как можно за минуту внушить себе, что я соврал? Как вообще можно мне верить?  — Знаю, что не использовал, — меня убивает её уверенный тон. Она подходит ближе, и я затаиваю дыхание. Она останавливается всего в нескольких миллиметрах от меня:  — У нас с тобой что-то есть, — пардон, я не ослышался? — понимание. А-а, ты опять меня разочаровала, девочка, а я уже понадеялся... Нет, ну сколько можно надо мной издеваться? Я знаю, что это кощунственно, но в какие-то моменты мне кажется, что ради неё я готов даже лишиться кольца. Меня можно назвать адекватным? Она опять что-то нелепо бормочет, извиняется, убеждает меня. Но я-то сейчас могу думать только о ней. О ней — и только. Одной моей случайной фразы достаточно, чтобы она сняла ожерелье. Не смешно ли видеть, как высокомерно она задирает голову, тем самым оголяя шею? Елена — дура, и мне ни капельки не стыдно, что я, возможно, сейчас сделаю что-то непоправимое. Мне плевать. Решение рождается спонтанно, и уже почти потухший гнев вспыхивает с новой, ещё большей, силой. Одна из моих многочисленных любовниц как-то сказала:  — Твоя совесть чиста, Деймон, — мне тогда показалось, что я ослышался, но она добавила, — ты ею не пользуешься. Потом я долго думал над правдивостью этой фразы. Я совершенно не чувствую вины за то, что она доверилась мне, сама отдала себя в мои руки, лишившись своей прочной защиты. Я подхожу совсем близко и теряю голову. Жилка на её шею пульсирует с удивительной силой, я слышу звук текущей по ней крови. Елена нервничает и со страхом смотрит на меня — не доверяет. Тогда какого чёрта она сняла оберег? Я уже говорил, что Елена — дура? Честно, я собирался внушить ей всё с самого начала, но это нелепое недоверие (куда уж дальше, всё равно ведь живешь с вампирами?) выводит меня из себя. Елена — человек, к тому же, девушка, а я вампир. Значит, я сильнее. Она не успевает заметить, как я обхватываю её талию и сжимаю руки, своими губами впиваясь в её. Они мягкие и податливые, в отличие от самой Елены — твёрдой и непоколебимой. Я до сих пор не могу понять, действительно ли у неё такой характер, или же она просто хочет казаться сильной. Кто-то хочет рискнуть, назвав меня жестоким и бесчувственным? Валяйте, всё равно неправда. В данный момент я очень даже способен чувствовать. Елена протестующе мычит и пытается высвободиться, но я не отпускаю её, а беру за левую руку и кладу её себе на ширинку. Она поднимает на меня испуганные глаза и севшим голосом спрашивает:  — Ты же не собираешься делать этого, Деймон? Моё имя из её уст звучит, как худшее ругательство. Но мне-то что? Я привык.  — Ещё как собираюсь, — медленно произношу я. — На что ты надеялась, снимая ожерелье?  — Я же тебе верила, — обречённо шепчет она, — тогда, в Атланте... Я не могу слушать её нелепые объяснения, от этого возникает желание снова заткнуть её поцелуем. Но договорить всё же нужно!  — Тогда, в Атланте, я тоже тебе верил, но ты меня предала. А знаешь, что бывает за предательство? Она бледнеет всё больше и пытается отстраниться. Куда же ты так торопишься, детка?  — Деймон, — её голос звучит умоляюще, — пожалуйста. Ты же знаешь, что я... Договорить я ей не даю. Возбуждение захлёстывает меня, накрывает громадной волной и я, не помня себя, набрасываюсь на Елену, намереваясь сорвать с неё одежду. Стоп, следов остаться не должно, иначе братец меня вздёрнет. В любое другое время я бы не упустил шанс поквитаться с ним, но сейчас мне это ни к чему. Поэтому я аккуратно расстёгиваю куртку Елены и не менее аккуратно снимаю блузку. На ней чёрный бюстгальтер, а ещё у неё карие глаза. Елена не оставляет попыток вырваться, и пока я занят некоторыми деталями её одежды, высвободить одну руку ей всё же удаётся. Она наотмашь бьёт меня по лицу. В который раз? Кажется, уже перевалило за третий десяток.  — Деймон, пожалуйста. Ты же не такой... На что она может надеяться сейчас, зная о моих намерениях?  — Расслабься и получай удовольствие, — попытка ободрить девушку, естественно, заканчивается провалом. Одной ногой Елена умудряется лягнуть меня в бедро.  — Тогда не мешай получать его мне, — зло шепчу я и так сжимаю её ягодицы, что Елена вскрикивает. Интересно, как она объяснит Стефану появление синяков? Её джинсы чрезвычайно узкие (под такие даже белья не одевают) и мне приходить изрядно повозиться, чтобы снять их. Всё это время Елена пытается ударить или укусить меня, бормоча что-то невнятное, и это выводит из себя. Поэтому, когда чёртовы джинсы-дудочки летят на пол, я изо всех сил прижимаю Елену к стене, остервенело целуя её в губы. Другой рукой я попутно расстёгиваю бюстгальтер, а она царапает меня своими длинными, острыми ногтями. У Елены ухоженные руки и аккуратный маникюр, но сейчас не до него. Я целую её грудь, до крови прикусывая соски, прижимаю её руки к стене, а она всё ещё пытается высвободиться. Упрямая.  — Ненавижу тебя, — шепчет она.  — Ответ неверный, — одним резким движением раздвигаю ей ноги, приподнимая за талию, и вхожу неё. Может, стоило помедлить и сделать всё аккуратнее, но мне не хватает всего нескольких мгновений для того, чтобы кончить. Она вскрикивает, и я сочувственно спрашиваю:  — Больно? — но тут же с сарказмом добавляю, — Всё зависело только от тебя. Я имею её жёстко и грубо, резкими толчками вжимая в стену, а она невольно обхватывает меня за торс и вонзает ногти мне в спину. Ей больно, и мне это доставляет удовольствие. Можете назвать меня садистом, я разрешаю. Несколько минут спустя я изливаюсь в неё, и она обессилено сползает вдоль стены, затравленно глядя на меня.  — Это ещё не всё, Елена, — с расстановкой произношу я, и она с ненавистью смотрит на меня  — Что тебе ещё нужно? — её голос похож на шорох листвы.  — О, неужели ты думаешь, что я позволю тебе не кончить? Это звучит, как личное оскорбление, — совершенно искренне замечаю я. Елена не успевает опомниться, как я подхватываю её с пола и вновь прижимаю к стене. Одной рукой удерживаю её в этом положении, просовываю палец внутрь, заставляя её выгнуться дугой и застонать. Ввожу ещё один и наращиваю темп, большим пальцем лаская клитор.  — Дей... мон, — она кончает с моим именем на губах и, сама того не понимая, прижимается ко мне. Я отстраняюсь и отхожу, поднимая с пола свою рубашку и брюки, она тем временем приходит в себя и шепчет:  — Как ты мог?  — Не порти впечатление, — отмахиваюсь я, — и не отрицай, что хотела.  — Да ты... ты... — она не может подобрать слова.  — Сволочь? Урод? Ублюдок? — услужливо подсказываю я, но она вскакивает, как ошпаренная. Подняв одежду, она стремительно одевается и стремглав бросается к двери. Я хватаю её за руку и притягиваю к себе.  — Пусти, — она до сих пор не поняла, что вырваться не получится. Смотрю ей в глаза и заставляю забыть обо всём, потом нагибаюсь и, взяв с полки кулон, застёгиваю его у неё на шее. Её лицо светлеет, и она с улыбкой смотрит на меня. Елена Гилберт — хорошая девочка.  — В Атланте я не использовал свою силу, потому что нам обоим было весело. Но мы не в Атланте. И я не благородный рыцарь, а Деймон Сальваторе. Вампир. Разве я мог упустить такой шанс?