Разбудил Аглаю не привычный шум экипажей за окном, не зазывный крик шарлатана — уличного продавца, не жизнерадостный вопль разносчика газет, а, как ни странно, крик петуха. Не иначе несчастной птице собирались оторвать голову и она, то есть он, вынужденно боролся за свою жизнь именно под окном сладко спящей девушки.
Аглая с неохотой приоткрыла один глаз — пронзительный вопль мерзкой птицы (может, это был индюк?) повторился. Аглая, головой утопая в подушках, под тяжелым жарким одеялом повернулась с бока на спину, некоторое время задумчиво разглядывала бревенчатый потолок. Значит, деревня. Значит, не приснилось. Имение «Вороново Крыло» распахнуло вчера перед ней свои объятия. Пора было вставать. Пора...
— Да-а-а-ашка! — Лениво спинывая шуршащее одеяло к краю безразмерной, массивной, крепкой, потемневшего от времени дерева кровати, обнаженная Аглая сладко потянулась всем телом. — Дарья, поди сюда! — Запустив пальцы в спутанные после сна волосы, девица лениво попыталась подтянуть ногой к себе ближе одеяло, столь опрометчиво откинутое. В комнате было прохладно, если не сказать — свежо. Трепетала легкая занавеска, раздуваемая ветром из щели приоткрытого окна. Кожа моментально покрылась мурашками, соски, словно бы обиженно, съежились. — Дашка! — Уже нетерпеливо-раздраженно повышая голос, дотягиваясь наконец рукой до одеяла, подтягивая к себе и ныряя в спасительное тепло импровизированной норки.
— Виновата, барыня! — В комнату торопливо вбежала Дашка, свежая, тонкая-звонкая, в руках сжимая тяжелую стеклянную вазу, полную незнакомых Аглае цветов — крупных, ярко-желтых, дрожащих широкими лепестками, нарядных, праздничных. — Завтракать изволите, Аглая Матвевна? Молочко свежее, творог, пироги, варенье... — Отчитывалась, словно не заметив, как Аглая при слове «молоко» скорчила брезгливую гримасу. Двигаясь ловко, утвердила вазу на столике у окна, раздвинула занавески, впуская в комнату робкие солнечные лучи. Аглая, приподнявшись, опираясь на локоть, наблюдала за этой суетой. Край одеяла съехал с плеча, обнажив молочно-белую, гладкую, совсем незагорелую кожу.