Иногда странно себя ощущаешь, проживая в современном доме в 500 квартир. Что-то подсказывает, что хотя бы со своими соседями ты должен быть знаком, но почему-то становиться душно от того, что тебя что-то может связывать с весьма случайными людьми. Ты знаешь их лицо, ты с ними здороваешься, но ты почти ничего не знаешь о них, да и не хочешь, в общем-то. Хотя нет, ты знаешь что у него проблемы с тёщей (тонкие стены ничего не скроют), другая курит по полчаса в ванной после получаса ругани на кухне, третий работает обожает приводить к себе каких-то случайных попутчиц (два лифта па 17 этажей позволяют узнать это) и предварительно крепко напоив этих выпускниц колледжа поварих, жарить их по полночи. Но в итоге ты всё это знаешь по случайности, а вот знать кто что за человек — не имеешь даже возможности. Половина первого ночи. Вот и сейчас Егор зашёл в лифт вслед за «соседкой» с неизвестного этажа. Узнавал он не её саму, а её собаку, меланхоличного французского бульдога. Иногда с Борисом (так звали этого самого бульдога, спасибо отличному эху в громадном колодце двора) гулял плюгавый мужичок, изредка его можно было увидеть в форме пилота гражданской авиации. Егор нажал на стёртую кнопку 14 этажа (он сам её стирал, когда мучительно долго ехал в одиночестве), девушка с собачкой — 16. Злёные обшарпанные двери со скрежетом закрылись, начался подъём в бесконечность.
Лифт скрежетал как подбитый танк, лампа под потолком моргала в какой-то неизвестный ритм. Изучив знакомые трещины на краске дверей, Егор принялся так же тщательно изучать пол под своими ногами. Оттуда на него, высунув розовый язык, смотрел Борис своими выпуклыми глазами. Пара окурков мирно лежали в щелях по краям, а зелёный линолеумный пол, видимо, был совсем недавно вымыт, что даже удивительно. Вдруг моргание лампы замедлилось, а через доли секунды и вовсе погасла. Лифт продолжил своё движение по инерции тоже не долго и, ощутимо тряхнув пассажиров, застыл в кромешной темноте. Борис яростно взвыл и залился отчаянным лаем. Девушка присела к страдальцу и начала его успокаивать, с трудом отыскав его во тьме. Маленький пассажир уже не лаял, но всё равно как-то не то рычал, не то скулил. Но и Егор готов был сам взвыть, в своей стороны от боли, так как хозяйка, бросившаяся успокаивать питомца, зарядила ему локтём точно в пах. В глазах бы потемнело от боли, если в них и так не стояла тьма.
— Ой! Извини! Тут так темно, извини меня.
— Да ничего, но больше не надо так.