Бывало, я проходил по двору, а там хвастался своим мопедом шестнадцатилетний мальчишка, живший в соседнем доме. Он был дерзким, заносчивым, самонадеянным. Все девчонки сходили по нему с ума. Мои одноклассники либо завидовали ему и надеялись «стать таким же крутым, как Миша», либо говорили, что и мопед у него никакой, и сам Мишка без своего бахвальства ничего не представляет (что, я думаю, тоже было из зависти). А я же представлял себе, как оказываюсь наедине с этим Мишей, скажем, в его гараже. Он говорит мне:
— Ну чего тебе, мелкий, надо?
А я отвечаю:
— Какой у тебя большой мопед. Не страшно на таком кататься?
— Не страшно, — лукаво отвечает Миша. — Хочешь посидеть на нем?
Я радостно соглашаюсь, а Миша садится сзади, близко, наклоняется к ручкам, зажав меня между сиденьем и собой, и говорит что-нибудь совсем неприятное, вроде: «А теперь цыц, щенок, я покажу тебе, что тут на самом деле большое... « А во мне нет никакого протеста...
При этих мыслях я обычно краснел, убыстрял шаг и старался не смотреть в сторону Миши. А он как будто бы замечал это и еще громче смеялся надо мной со своими товарищами. Впрочем, такая ясная фантазия была только с ним, чаще всего я представлял себе что-то сумбурное, где были одни только намеки. Но на чей только счет не появлялись у меня подобные мысли! Бывало, закрадывались фантазии о моем друге Жене, чуть позже — о нашем учителе физики, и, о чем я и вовсе запрещал себе думать, даже о папе. И во всех, даже самых неясных фантазиях со мной не церемонятся, обращаются грубо, а я и рад, мне чем жестче, тем приятнее...