Верхнее оказалось неплохим посёлком, с крепкими хозяйствами, чистыми домами, грунтовыми, но не разбитыми дорогами. На причале Ильич лихо пришвартовался, выпрыгнул на помостки, потянулся. День клонился к вечеру, весь день он просидел в лодке, и теперь старался расправить мускулы. Дело-то в Нижнем было плёвое, на пару минут, а пришлось тащиться в такую даль самому. А как же? Глава семьи он глава семьи. Я не стал разгадывать эту очередную загадку, только уважительно закивал головой, подтверждая его слова.
Увидев нас поднимавшихся от речки, женщина оперлась на приоткрытую калитку, дождалась, когда мы поравняемся, ехидно спросила у Ильича:
— Ильич, а Ильич? — Видно было, что у них были давнишние счёты. — Никак, на подмогу привёл?
— Вот, ехидна ты, Салтычиха! — Он кивнул на меня. — Человек жить зиму будет у Вовича, приехал еды купить. А ты всё своё!! Тьфу, на тебя! Что подумает человек?
— А ничего и не подумает. — Неожиданно она преобразилась, сменив ехидное выражение лица на дружелюбное. — А откуда молодой человек будет?
— От верблюда. — Отрезал Ильич, толкая меня в бок, мол, проходи, не отвечай. — Тебе этого знать и не надо, ехидна.
— Ты?! — Женщина чуть не поперхнулась. А она ничего, молодая, симпатичная.
— О! Ильич! — С другой стороны дороги к нам подошёл мужчина. — Как там Вович?
— Привет, Михась. Да, жив. — Ехидна Салтычиха растворилась за оградой.
— Ирина тут к нему собралась.
— Вот и оказия на обратную дорогу. — Ильич ткнул пальцем в меня. — Приехал купец-молодец.
— Да? — Мужчина смерил меня взглядом. — А чего покупать-то будешь?
— Жизнь. — Ответил я нагло. Мне что ли одному мозгами тут крутить, соображая, что там на втором, третьем, четвёртом плане, они говорят мне? Пускай мучаются и они.