— Я чуть ли не испустила дух, — объявляет она. — Какой восхитительный экстаз! Его совершенно невозможно описать.
Вцепившись в меня и целуя в самой что ни на есть покоряющей манере, она говорит:
— Какой же счастливой ты меня, наконец, сделал!
— Чем же? Не тем ли, что завершил вставку своего укола в твой влог?
— Давеча это стоило мне таких мук!.
— Чтобы достигнуть столь изящного результата при каждой ебле, другим приходится раз двадцать пострадать... Не то, что тебе... Давай прервёмся и сходим к цветнику, чтобы нас могли увидеть играющими вместе и не вызвать подозрение нашим постоянным исчезновением теперь, когда мы всё время вместе.
— Как ты назвал это? Еблей?
— Да, еблей.
— Я такого слова никогда не слышала.
— Я тоже до недавнего времени. Насколько я понимаю, вслух его в приличном обществе не произносят.
— А каким словом его можно заменить?
— Никаким. Разве что совокуплением. Но и его, уверен, лучше не произносить при маме и мисс Ивлин. Зачем им знать, что мы об этом знаем?
— О чём, о ебле?
— О ней самой. О ебле. О том, что мы ебёмся.
Вот такой просветительский разговор шёл промеж нас, когда мы возвращались из летнего домика.
Конечно, Мэри узнаёт, чем мы там занимались, несомненно догадавшись, что я завершил инициирование Илайзы, так что, когда мы встречаемся снова в классной комнате, чтобы возобновить наши уроки, она, улыбнувшись, со значением пожимает мне руку.
В течение двух последующих дней я по собственной прихоти наслаждаюсь Илайзой; с каждой новой еблей она становится всё более и более прелестной как в собеседованиях, так и в получении удовольствия.
На третий день мисс Ивлин украдкой сдавливает мне руку и шепчет:
— Сегодня вечером!
Она приходит, и мы балуемся всеми прихотями нашего воображения. Сначала я получаю восхитительное удовольствие от рассматривания всех её обнажённых прелестей, поскольку ещё светло; дважды гамаюширую её, а ебу аж пять раз. Полагая, что у меня был долгий пост, она в связи с этим проявляет довольно много снисходительности, но говорит мне:
— Вы должны в будущем быть более умеренным, хотя бы ради меня, если не ради себя самого. Поэтому позволю себе следующие три ночи не приходить к вам.