Узкие щелки глаз полицейского уставились на нее ища малейшие сомнения, недомолвки, следы неуверенности. От этих сверлящих буравящих зрачков невозможно было скрыться, отвести взгляд, хоть каким-нибудь жестом выдать свою слабость. Вику передернуло, по лицу ее пробежала нервная судорога. Она твердила себе, что это был тест, еще один долбанный тест на прочность. Тест на право быть тем, кем она хочет, а не тем кого хотят в ней видеть остальные. В следующий момент голос ее дрогнул, надломился у самого основания и уже маячившая было надежда мелкими хрустальными шариками разлетелась вдребезги, острыми иголками пронзая доверившихся ей людей. — Кааак? — переспросила она. Молодой полисмен, с мальчишеским, почти детским лицом, скорчив недовольную гримасу, будто его заставляли работать сверхурочно, повторил свой вопрос: — Испытывали ли сексуальное удовлетворение или оргазм во время, как вы утверждаете, вашего изнасилования, мисс Виктория Джексон? Еще двое полицейских сидевшие чуть поодаль, переглянулись, делая какие-то заметки в своих бумагах.
Время, проведенное в клинике в относительном спокойствии, подарило ей слащавую лживую надежду на то, что на этом ее «приключения» прекратятся. Чуткий подкупающий персонал, хороший доктор, в нее здесь даже никто не тыкал пальцем. Не кричали: эй, посмотрите на последнюю дрянь! Ее трахала целая толпа и после этого она еще смотрит нам в глаза! К ее жопе приложилась целая артель! Теперь она глубже Большого Каньона. Пиздарванка! Она с радостью отсосет и раздвинет жопу пошире!
О, лучше бы они кричали! Сначала все было каким-то белым. Белые стены, белый потолок, люди в белых халатах. Все такое расплывчатое. Первую минуту ей даже показалось, что она умерла. Но мысль о том, что на небесах нет места таким как она, поставила все на свои места. Вначале была боль. Много боли. Она кричала по ночам, ее тошнило от еды. Она не могла видеть свое отражение. Ей хотелось вырезать свой живот и выкинуть его унитаз, как выкидывают червивое яблоко.