Перед отъездом Александра навестила его. Он засуетился, не знал, куда её посадить, лицо его озарила некстати появившаяся, как отметила Александра, радостная улыбка... Но взор его потух так же внезапно, как и засиял. Он сник, замкнулся, на её вопросы отвечал односложно, лишь «да» и «нет», «не знаю», «может быть». Из того разговора Александра ничего понять не смогла, ушла, так и не получив ответ на главный вопрос: почему им нельзя встречаться? Ведь если бы они поженились, не было бы никакого суда... Он вздрогнул, то ли от слова «поженились», то ли от слова «суда» — она не поняла. Когда Александра выходила, он вскочил, подбежал, обнял, крепко прижал к груди, но тут же, устыдившись своей несдержанности, отпустил её, повернулся и, опустив плечи, ушёл в другую комнату, не попрощавшись, не проводив её до порога, не пожелав счастливого пути.
5
Александра сняла угол рядом с тюрьмой, но к Александру её не пускали: она не была ему ни женой, ни родственницей. Полгода она была вынуждена издали наблюдать, как её возлюбленного ведут на работу и с работы под охраной и в сопровождении собак. Стоя на обочине дороги она шептала слова любви и преданности, он мысленно отвечал ей, но ответы его с каждым днём становились всё не утешительнее, и она проводила бессонные ночи в муках о любимом. За эти полгода она познала всю мерзость тюремных порядков, узнала, что делают за этой колючей проволокой с теми, кто на воле насиловал несовершеннолетних девочек, и проклинала того, кто наградил её способностью на расстоянии читать мысли любимого человека. А мысли эти, вопреки желанию Александра, бурным потоком изливались на Александру, и были настолько реалистичны в своей жестокости, что обоим причиняли невыносимые страдания. К счастью, слышали они мысли друг друга только на близком расстоянии. Но и придя домой, Александра долго не могла изгнать из своего воспалённого ими мозга ужасные картины издевательств над своим возлюбленным.