— Лёшенька, — Альбина Ивановна смотрела на мальчика через очочки своими томными карими глазами. Линзы сильно увеличивали, а потому глаза казались намного больше, отчего старшая пионервожатая была похожа на прехорошенькую, чрезвычайно сексуально озабоченную инопланетянку. — Понимаешь, в чём дело... Ты вчера так здорово всё сделал, мы на День пионерии прямо на линейке вручим тебе грамоту. Я уже её подготовила, осталось только у завуча подписать... В общем, Лёшенька, надо ещё натереть полы в пионерской комнате. Ну не злись, пожалуйста... просто ты уже всё знаешь и... Ты не бойся! Я сегодня сама провожу тебя в туалет и подожду, пока ты мастики на берёшь. Но ты кабинку всё равно закрой за собой. На всякий случай, ладно? Всё — таки лучше не афишировать, понимаешь? На третьем уроке подходи ко мне в кабинет. Ладно?
Лёшка довольно талантливо изображал крайнее недовольство, кивая с хмурым видом. Альбина смотрела на мальчика и отчего — то чувствовала медленно, но верно нарастающее возбуждение. Наверное, это из — за его вчерашнего очень мужского взгляда, которым он открыто уставился ей под юбку. И ещё из — за того, наверное, что она помнила: её возмущение было совершенно нескренним. Такие взгляды всегда приводили Альбину к одному результату — она моментально начинала течь...
— Ну всё, Лёшенька... договорились, значит. Давай, беги, а то на урок опоздаешь. — Она даже сама не замечала, как сладко и призывно звучит её голос.
Зато заметил Лёшка. Совсем уж теперь не скрываясь, он медленно оглядел всю фигуру пионервожатой. Едва не рвущие блузку вздымающиеся в тяжёлом прерывистом дыхании груди, широкие бёдра, красивые ноги, животик небольшой и под ним на юбочной плотной ткани два крупных сходящихся залома, обозначающих место пизды... Альбина вспыхнула:
— Иди, Лёшенька... опоздаешь... — было такое ощущение, что она сейчас грохнется в обморок.