ПАПА ЕДЕТ В ЛЕНИНГРАД, МАМИН ЁБАРЬ БУДЕТ РАД!..
... Отец ехать провожать его в аэропорт не велел, но помахать ему с балкона — мы, конечно, вышли.
Дождавшись, когда тот появится из подъезда и поддёрнув ремень дорожной сумки, закурит, коротая пяток минут до прибытия нашего шофёра Славика, я, копируя напутствия матери, Чудищем из «Аленького цветочка» проухал вниз: «Вова-а-а (так мэм его называет), не питайся всухомятку-у-у!... « Он, оценив шутку и в свою очередь бутафоря, отдал «Гласу свыше» честь: мол, слушаюсь, усё буит в поряде!..
... Если бы он знал, где сейчас находится рука одного из «провожающих», ему бы точно было не до шуток!...
— Т-ты об-бещал!... — Задышала в мою сторону, мгновенно затёкшая густой краской маменька (высота третьего этажа и предрассветный полусумрак — всего 4.00 утра — вряд ли позволили отцу разглядеть эти щёки-сфетофоры; а если б и да, — он, наверняка, отнёс бы сей эффект на счёт предутренней прохлады и свежего ветерка), которую моя, «вплывшая» между «Сцыллой и Харибдой» «лодочка» вынудила прогнуться и вспорхнуть на цыпки, словно балеринку.
Вместо ответа, усмиряя бунтовщицу, я намеренно грубо (и даже з-зло!) хапнул оную за пах, заставив судорожно хватануть ртом воздух и — слава богу не громыхнув! — толкнуться животом в панель под перилами. Так-то лучше, мамулёк! От ты у мя таперча хде — в кулаке!..
«Феерично!», — как выражалась героиня одной старой комедии. Болтать ни о чём с собственным родителем, юморить и, одновременно с этим, — «месить фарш», по-хозяйски держа за пизду его супругу!... За тучную пизду, надобно заметить! У которой «за лобок — закатился колобок»! Не «костянку», как у Илонки-Плоскодонки из второго подъезда, — очень сочный, мясистый беляшик между пышных мамашкиных ляжек!..
... Славик подал экипаж секунда-в секунду. Как-раз когда наш командировочный, докурив, вскинул руку в прощальном салюте: «Не скучайте без меня!» («Да уж будь уверен!...», — ухмыльнулся я про себя), и как-раз тогда, когда то, за что я прихватил присмиревшую раскоряку, — набрякло, провисло и пару раз хлюпко квакнуло, заполняя мою сложенную «ковшиком» ладонь горючими слезами бартолиниевых желёз.
Заставив удерживаемую за подчревок сделать фальшивый «чи-и-из!» и процедив: «Скажи чё-нибудь, дура!...», — я, «с особым цинизмом», продублировал свой приказ «морзянкой», — чувствительно сдавив и отпустив материнский вульвёшник.