— Все равно. Нарисуй барашка. Так как я никогда в жизни не рисовал баранов, я повторил для него одну из двух старых картинок, которые я только и умею рисовать — удава снаружи. И очень изумился, когда малыш воскликнул: — Нет, нет! Мне не надо слона в удаве! Удав слишком опасен, а слон слишком большой. У меня дома все очень маленькое. Мне нужен барашек. Нарисуй барашка. И я нарисовал. Он внимательно посмотрел на мой рисунок и сказал: — Нет, этот барашек уже совсем хилый. Нарисуй другого. Я нарисовал. Мой новый друг мягко, снисходительно улыбнулся. — Ты же сам видишь, — сказал он, — это не барашек. Это большой баран. У него рога... Я опять нарисовал по-другому. Но он и от этого рисунка отказался: — Этот слишком старый. Мне нужен такой барашек, чтобы жил долго. Тут я потерял терпение — ведь мне надо было поскорей разобрать мотор — и нацарапал ящик. И сказал малышу: — Вот тебе ящик. А в нем сидит такой барашек, какого тебе хочется. Но как же я удивился, когда мой строгий судья вдруг просиял: — Вот это хорошо! Как ты думаешь, много этому барашку надо травы? — А что? — Ведь у меня дома всего очень мало... — Ему хватит. Я тебе даю совсем маленького барашка. — Не такой уж он маленький... — сказал он, наклонив голову и разглядывая рисунок. — Смотри-ка! Он уснул... Так я познакомился с Маленьким принцем».
И все было потом хорошо, мы окончили ПТУ, распределись по предприятиям, вот только Елена Сергеевна... Никогда больше она не светилась изнутри, как в тот первый год, когда даже ругалась на нас и грозилась пожаловаться Дмитрию Николаевичу, но никогда не жаловалась, или мы так думали. Сломалось в ней что-то.