Хоть эта идея явно не влияла на художественный замысел, но Вангог почему-то ей очень озаботился. Были добыты правила конкурса, и в них вычитано:
«Моделям младше 18 лет запрещено обнажать грудь».
— Про трусы ничего не сказано! Ваще! А, Лер? — просительно уставился Вангог. — Может...
И Лера сняла.
Она даже удивилась, как легко у нее это получилось.
Было даже почти не стыдно, только пустота между ног сразу зазияла неописуемым мятным чувством, и все тело ныло Лере, что оно голое, совсем голое, и на него все смотрят. Народ восторженно завизжал.
Вангог лихорадочно смешивал краски, затем позвал добровольца-помощника (вызвались все сразу, но Лера попросила Дэна) — и началось. Ей заклеили щель пластырем («а как же писять?», подумала Лера) и стали красить сразу с двух сторон. Лера чувствовала себя узелком сплетенных взглядов и мыслей, пульсирующим клубком всеобщего восхищения, и у нее раскраснелись уши. От кисточек по телу бегали сумасшедшие мурашки...
7.
Было уже полдвенадцатого. По улицам, пустым, как Сикрет Сити в новом квесте, брело странное существо с голубой узорчатой головой, волосами и руками. Оно двигалось перебежками, кружилось, прыгало козочкой, отвешивало поклоны, смеялось и говорило само с собой.
Дэн все-таки не стал провожать ее, но это было бы избытком счастья, от которого Лера бы лопнула, — потому что она и так была счастлива до такой степени, что налетала на фонари. Она улыбалась пьяной улыбкой, морщившей краску на щеках; в голове у нее вертелся огненный калейдоскоп, смешивая все впечатления в путаный клубок образов, картин, звуков, мыслей и чувств. Вот Она, новоткрытая королева красоты, оголилась, милостиво подпустив Дэна к телу, и все увидели ее во всей красе, как видел папа; вот ее покрасили, и она — уже не Лера К., а неземное голубое существо с камнем бога Ульгеня на лобке, со священными кедрами на ногах и бедрах, с облаками, звездами, лунами и солнцами на груди, плечах, лице и волосах; вот она дефилирует по сцене, и ее ведет невидимая тень, подсказывая все движения; вот им вручают призы — Вангогу как лучшему художнику, а ей как лучшей модели; вот она, разрисованная и абсолютно голая, с пластырем на щелке, тусуется среди всех, будто на ней вечернее платье, и мужики из модельных агентств суют ей визитки, которые ей некуда складывать...
— Привет, зая. Не спеши.
Из темноты вдруг соткались двое и загородили ей дорогу.