Лера подбежала к зеркалу. Вчера она огромным усилием воли отворачивалась от него, отложив очную ставку на завтра. Сейчас она стояла, зажмурившись, и боялась открыть глаза.
И, все-таки открыв, увидела: ДА.
ДА!!!
Самое удивительное было то, что в ее внешности ничего, в общем, и не изменилось: вот ее узкий нос, вот серые глаза, которые казались ей бесцветными, а сейчас мерцали серебристыми лучами, вот скулы, которые она ненавидела, льняные волосы («соломенные», «как у дуры»)... Разве что прыщи, расплодившиеся на щеке, исчезли, будто их вытерли резинкой. Но во всем вдруг появилось ЭТО — какая-то невозможная гармония, легкая текучесть и слаженность всего и вся, которую Лера чувствовала, как теплый ток, но все еще боялась для себя назвать.
Сдернув ночнушку, она выпятила груди. «Папка прав» — холодела она, рассматривая свои полушария, живые, нежно-молочные, с большими припухлыми сосками врозь, круглые, тугие, налитые изнутри розовым соком... Затем ревизия перешла на гениталии: раскорячив бедра, Лера изучала свою раковинку, которая раньше казалась ей лиловой и гадкой, как почки в мясном ряду, а теперь...
Вдруг встрепенувшись, она повернула голову: в раскрытых дверях стоял папа.
— Прости, доча... Ну не стесняйся меня, ну не надо! Мне так же радостно смотреть на тебя, как... как... Ладно? — Ладно, — согласилась Лера, хоть ей и было так стыдно, что внизу живота натянулся мятный пузырь. — И не одевайся какое-то время. Ладно? Доча... — папа подошел к ней и стал гладить ее по волосам, плечам и грудям, будто бы ненароком цепляя соски.
5.
Она шла с заискивающе-восторженным Дэном к нему домой.
Утром Лера завтракала голышом с папой — по его просьбе. Ей было стыдно, но она уже распробовала пьяную зябкость бесстыдства и наливалась внутри сладким соком, свесив груди над скатертью. Потом она убила папу тем, что добыла пыльные мазилки и полчаса красилась перед зеркалом. Получалось, как у индейца, и она трижды смывала свои художества, пока не поймала неуловимую гармонию новой себя и не обвела ее контуром помады и теней. Затем она вытрясла свои скудные финансы, раздоила обалдевшего папу на добавку — и впервые в жизни пошла в бутик.