С Витькой она кончила раз пять, и совсем обессилила. Глаза прикрыла, дышит ртом, ну, такая красивая! Витька отошел от нее, и как увидел, что я тоже через трусы себя поглаживаю, и головка из трусов снизу торчит налитая — так у меня встал на неё, говорит:
— Классно у тебя дочка порется! Как швейная машинка! Ты сам-то ее пробовал? Давай, чего ты! Я ребятам говорить не стану!
Мы ее на стол перенесли — у меня ж поясница... Ноги на плечи закинул. После Витьки я в нее легко засунул, вот на столько (он показал пальцами примерно 20 сантиметров). Только начал им работать, как она глаза открыла, и стала подо мной извиваться, просить отпустить, что ей стыдно, что Витька всем расскажет. И тут замерла — почувствовала, как моя головка в самое нутро её залезает, и заахала, затряслась, притянула к себе за шею, стала как полоумная меня всего целовать, а после заорала, заголосила, да таким голоском, что я прямо всё ей и спустил! А потом она успокоилась, и мы, с Витькой, ебли ее по переменке до самой ночи, и по всякому ее ставили и поворачивали, и она сама так разохотилась, что давала нам снова и снова! Пиздень-то у ней такая сладенькая, узенькая, и глубокая, как у мамки ее до родов была! Она, даже, сама верхом, как её мамочка, садилась и на Витькин. и на мой! От боли орет, а садится. Ох и ебливая девка выросла! Огонь! Как же она это дело любит!