— Очень, — честно призналась я, стыдливо пряча глаза. Я продолжала покорно стоять на коленях перед этим молодым злобным зверёнышем, ожидая, что она ещё прикажет сделать в следующую минуту.
— Снимай всё с себя, стерва! — последовало из уст Натали.
Я моментально исполнила её волю, так же как Ольга, не вставая с колен. Но лицо я теперь обратила к своей мучительнице и не видела, что ещё проделывает с моей дочкой безжалостная Кристина. Слышала только громкие вскрики и стоны Оленьки, и не могла понять от боли она стонет и вскрикивает или от удовольствия.
Натали брезгливо взглянула на мой густо заросший чёрными, курчавыми, «негритянскими» волосами лобок и презрительно скривила губы.
— Почему ты не бреешь манду, шлюха?
— Так... — неопределённо пожала я плечами, ожидая какого-нибудь подвоха в её вопросе, и внутренне напряглась. Натали могла ударить по любому поводу, а то и вообще без всякого повода, просто, чтобы размять затёкшую руку. — Лобок обычно бреют перед родами, или когда подхватывают нехорошую болезнь...
— Мандавошки? — подсказала Натали, разглядывая моё голое, белое тело и соблазнительно чёрный лобок.
— Да.
— А вдруг ты, сучка, подхватила мандавошек от кобеля, который тебя ебал на Викиной даче? — спросила Натали.
— Не знаю. Пока ничего нет. Во всяком случае — не чувствую, — со страхом пролепетала я, думая, что всё может быть...
Кристина услышала наш разговор. Приказала Ольге:
— Встань, маленькая мандавошка, и побрей пизду своей мамаши!
— Чем? — послышался плаксивый, испуганный голосок Ольги.
Я улучшила момент, когда Натали отвлеклась, прикуривая сигарету, и быстро обернулась к дочери.
— Тем же, чем бреешь себе! Станком «Джилетт», — взвизгнула от ярости Кристина, нависшая над моей девочкой, всё так же распростёртой на полу, схватила её за волосы и, резко приподняв, поставила на колени. Не примеряясь, отвесила ей по обеим впалым щекам несколько сильных, звонких оплеух. Голова Ольги под ударами резко мотнулась то в одну, то в другую сторону, щёки моментально загорелись ярким помидорным румянцем. Девочка снова, давясь слезами, по-звериному завыла в голос, умоляюще уставилась в безжалостные, ледяные глаза садистки.
— Кристи, не бей больше, не надо!... Но я, правда, не брею киску, потому что у меня ничего ещё не растёт! — вся в слезах, робко закрываясь руками, взмолилась парализованная животным ужасом Ольга.