Он выпрямился в полный рост, едва не касаясь головой низкого потолка, на полголовы выше своей матери и та принялась пушистой губкой медленно втирать в его плечи и грудь еловый настой.
— Ишь ты... Возмужал прям на глазах... — прошептала мама, — мышцы, как из железа литые... Знатно и весомо.
В её голосе явно сквозили горделивые нотки.
Она стояла в узком пространстве бани едва не вплотную к нему. И от этой близости к её телу, дурманящего его голову её аромата, у Саввы приятно сосало под ложечкой, а пах наливался непонятной пульсирующей теплотой, мягкими волнами разливающимися по всему телу.
Он заметил, как лицо матери вдруг залилось жарким румянцем. Она покачала головой:
— Ну, уж совсем мужем стал... Нет, больше мыть тебя не буду..
И только тут, сам Савва заметил, что его мужская доблесть давно уже ожила и теперь наливаясь кровью, стремительно восстаёт, разбухая до богатырских размеров и изгибаясь хазарским ятаганом.
В голове приятно шумело, и вовсе уже не от выпитого. И вдруг, с каким-то пьянящим душу задором и с другим пылким и страстным, неизведанным им ещё чувством, он впервые в жизни взглянул на мать, но не как на мать... А как на красивую сдобную пригожую бабу... И это ощущение неожиданно настолько пришлось ему по нраву, что Савва, поддаваясь неясному томлению в груди, даже не попытался скрыть от матери столь явное и непристойное свидетельство своих греховных терзаний, поглядывая на мать насмешливым взором, словно, бросая ей вызов.
Мама уловив его взгляд, как-то фыркнула, сделала смешливо-страшные глаза, укоризненно покачала головой, но не сказала ни слова и от чего-то не сбежала из парной, как думал он. Сделав невозмутимое лицо, она молча растирала тело сына губкой, ничем более не обращая своего внимания на его возбуждение.
Но было совершенно невозможно не обращать на вздыбленное достоинство Саввы внимания. Пока мать мыла сына в узком и маленьком проходе между лавкой и стеной, поворачивая Савву к себе то одним боком, то другим, его разбухший ятаган то и дело нечаянно задевал то мамину ножку, то бедро или упирался ей в живот.
Савве только всякий раз казалось, что по лицу матери проскальзывает то ли сожаление, то ли досада. Но одно точно, возбуждённое достоинство сына не доставляло ей никакой ни радости, ни гордости.