— Ха!... Вот, Костя, смотрите. Раз вы такой весь из себя рыцарь... Видите этих двоих? Они каждую ночь включают музыку так, что у меня синяки под глазами от недосыпа. Поговорите с ними, что ли...
Любители музыки были вдвое выше и толще Кости. Помедлив, тот решительно направился к ним.
— Так, — громко сказал он. — Значит, музычку по ночам любим? А, мужики?
У него откуда-то взялся хриплый бас.
—... А какую группу, а?"Ночной позор»?"Даун Таун»?
— Тебе че надо, мужик? — наконец отозвался один.
— Че надо? Че надо? — орал Костя, наступая на него. Тот пятился. — Я те ща пропишу, че надо! Музыканты, блядь, Моцарты ебанутые! Чтоб ночью было тихо, понял? Понял? И ты понял? — повернулся он к другому мужику.
— Костя! — позвала Царевна.
— Щас!... Народец, блядь. Только о себе, только о себе, — бормотал тот, возвращаясь к ней.
— Пойдем, — она взяла его под руку. — Спасибо, ты настоящий рыцарь. Пойдем быстрее...
— Не, ну в самом деле: только о себе... — не успокаивался Костя. Мужики шли следом.
— Все, все... Выйди из образа... Нам сюда, — Царевна свернула к парадному.
Костя вошел с ней в дом, потом в лифт...
— Ну что? — остановился он, когда Царевна открыла дверь. — Видите? Все хорошо.
— Да, — сказала Царевна, глядя на Костю. — Все хорошо.
У нее были длинные пушистые ресницы, как у пони.
— Не зря, значит, я навязался вам в телохранители... И поспите теперь спокойно... Ну, я пойду?
— А они там ждут, — напомнила Царевна.
— Кто? А... Да ладно, я не боюсь.
— Не боитесь?
— Нет. Ну, я пошел?
— Ну идите.
— До свиданья, — сказал Костя, медленно отходя от дверей. — Да? До свиданья... Может, еще увидимся...
— Подожди! — Царевна вдруг ухватила его за локоть. — Ну куда ты собрался? Ну куда?
***
Чай давно был выпит. Царевна, которую, как нарочно, звали Машей, хлопотала на кухне.
Она была мила до неприличия, как большая ожившая кукла, кареглазая, розовощекая, со светящимся от тепла телом.
Костя блистал остроумием. Неловкость давно ушла, но стрелки показывали без четверти двенадцать...
— Ну что, хозяюшка, — наконец сказал он. — Благодарствую за хлеб-соль... Пора добру молодцу в путь-дорогу.
— И что — пойдешь? — спросила Маша, почему-то вздрагивая от смеха.
— Пойду...
— Вот прям пойдешь?
— Ну... да.
— Вот дурачок. — Маша вдруг села ему на колени, обхватила его голову и стала целовать в нос и в щеки, приговаривая: — Ну чего же ты такой дурачок? Ну чего? Ну чего?..