Чтобы там не говорил мой разум, телу, буквально физически чувствующему, как скользит пронзительный взгляд по всем выпуклостям и впадинкам, было приятно. Блин, наверное, стоило остаться перед парнем полностью обнаженной, чтобы впитывать чувствительной кожей его взор, восторженный и в то же время по-мужски наглый и бесцеремонный...
Однако Сашке было этого мало, а чаша моих испытаний еще не была выпита до конца. Моя скромность подверглась новому испытанию.
— А теперь повернись и нагнись.
О! Оооо!... Я должна представить ему свою щелку без прикрас и позволить изучить себя совсем уж до непристойных красочных подробностей? Ну, уж фиг!... Саша сделал вид, что привстает, и я быстренько повернулась, наклонившись.
— Красота! — услышала я, закрыв глаза от унижения и кусая нижнюю губку.
И вообще как так можно — послушно стоять в развратной позе перед нахально любующимся всеми интимными подробностями мужчиной; страшиться порки, если сделаю что-то не так; и одновременно тащиться от того, что Сашка видит мою чуть увлажненную щелку с набухающими нижними губками. Что? Увлажненная щелка? Набухающие губки? Я едва не застонала, поняв, что стала возбуждаться от столь бесцеремонного обращения с собой и, главное, от того, что беспомощно демонстрирую негодяю все, чем богата. А тут еще в мозгу всплыла чарующая картинка, как к обнаженной стройной блондинке, услужливо прогнувшейся и непристойно демонстрирующей свою щелку, подходит мужчина и обнажает свой член, чтобы... Пришлось кусать губы едва не до крови. Черт, едва не спалилась от эротических видений, рисуемых мозгом! Как, оказывается, неприятно возбудиться, причем на пустом месте (Сашка — кто он такой, всего лишь друг), и одновременно не иметь возможности хотя бы намекнуть ему, что девушка созрела... А признание, что уже хочу его, было равно катастрофе. Ну, как же! Разве можно меня, принцессу и стерву, вот так ставить почти раком под угрозой порки? Нееет, тебе это даром не пройдет!
— А теперь раскрой свои нижние губки.