Мы чокаемся, выпиваем. Мать Антона — моя сестра — сидит тут же: слушая наш разговор, она с умилением смотрит на сына.
— Вот! — закусывая, назидательно говорю я. — Это и есть память о службе. Не понты, не показуха, а парни, с которыми ты... — я замолкаю, чувствуя, как меня тянет на пафос.
— Ну... — Антон, накладывая в свою тарелку салат, хмыкает. — Может, оно и так, а только... пока служили — корешились. А отслужили, и — кто кому теперь нужен?
— Ну, не знаю... дело же не только в том, нужен или не нужен кто-то кому-то после службы, а дело еще и в том, какие отношения были у тебя во время службы... вот в чём дело! — я, говоря это, чувствую лёгкую досаду оттого, что не могу родному племяннику со всей откровенностью рассказать, к а к и м и могут быть — и бывают! — отношения между парнями в армии.
— Так я ж об этом и говорю: пока служили — корешились... ну, то есть, один одного держались — друг друга выручали. Я, Серёга, Толик, Васёк, Валерка... все нормальные пацаны! А теперь — жизнь у каждого своя...
В первую секунду, слушая Антона, я не понимаю, что именно в его словах царапает мой слух, но уже в следующую секунду... черт! Чувствуя, как в груди у меня что-то незримо ёкает, я невольно тянусь за бутылкой... глядя на племянника, медленно откручиваю пробку... вновь разливаю по рюмкам... я не ослышался?
— Я, Серёга, Толик, Васёк, Валерка... все нормальные пацаны! — словно эхо, повторяю я.
— Ну-да... а что? — Антон смотрит на меня с недоумением.
— Так... ничего, — я, глядя на Антона, поднимаю свою рюмку. — Ты сказал — я повторил... выпьем, Антоша! За возвращение...
Антон поднимает вслед за мной рюмку свою. Мы чокаемся. Выпиваем. Я тянусь за хлебом.
— Значит, дембельский альбом ты не делал, и фотографий у тебя никаких нет... даже нет фотографий тех, с кем ты корешился? — говорю я, вопросительно глядя на Антона.
— Нет, — отзывается Антон, заедая выпитое салатом. — Фотки пацанов были в «сотовом», да я их стёр... случайно стёр, когда ехал в поезде. А альбомы такие в нашей роте никто не делал... зачем? — Антон, глядя на меня, пожимает плечами. — Жизнь — она здесь, на гражданке. А в армии — ничего интересного... армия — это жопа!