Сима только качает головой в задумчивости, а я, в свою очередь, спрашиваю:
— А почему ты не позволила мне спустить туда... в эту самую?
— В пизду что ль?
— Ну да, раз уж всё равно за¬мужем...
— Как раз поэтому, — отвечает она. — Мой муж — инвалид и по этой части, не может и сразу бы заподозрил, что я ему изменяю. Ах, боже мой! Сколько мне пришлось с ним вытерпеть!
— Расскажи мне обо всём.
— У него встаёт только тогда, когда излупит меня в кровь.
— И ты позволяешь ему?
— А что делать? Привыкла. А если он делает это только по жопе, да не палкой или розгой, а рукой, то скорее достав¬ляет мне удовольствие, чем причиняет боль. Осо¬бенно его возбуждает, когда у меня месячные. Да и мне тоже приходилось отвешивать ему пятьдесят или даже сто ударов, прежде чем он сможет поторопиться и засунуть мне свой полустоящий...
— Хуй.
— Ну да, хуй... Но он тут же спускает!... Приходится и лизать... Вот тогда у него стоит во всю!... Но все эти подробности слишком неприятны.
— А лизать тебя тоже он приучил?
— Как бы не так!... Твой тёска, Александр Константинович...
— Хозяйский сын?
— Да, старший и к сожалению покойный... Вот уж был кобель кобелём!... И кого он тут только не... Всех девок перепортил!... Ту же Дусю, например... А летом за дачницами ухлёстывал... И ведь не было ему отказа ни от кого!... Что говорить про меня? Только головой кивнёт, и бегу, сломя голову!... Мы особо-то не скрывались, так что муж знал обо всём и бил меня смертным боем...
Этот удивительный рассказ пробуждает в моем хуёчке животные инстин¬кты. Серафима Сергеевна ускоряет это возрождение, щекоча мне яйца. Я, в свою очередь, сжимаю рукой её пизду, и ощущаю, как она разбухла от наслаждения, разбухла настолько, что стала тесной.
— А ну-ка, повернись ко мне боком, — велит она и скрещивает свои ноги над моим задом. — Так приятно?
— Очень, — соглашаюсь я, принимаясь сосать её груди.