Легкость победы смутила его, и ему хотелось доставить девочке максимум удовольствия. Девочка идеально ловила ритм, и очень скоро он ощутил то самое неуловимое единство тел, какое испытал когда-то в этом парке. Его хуй никогда еще не был таким твердым и ебучим, и девочка скулила навзрыд, когда Липатов проебывал ее до матки, и потом выходил с чавканьем наружу, чтобы нырять в раскаленное нутро снова и снова. Когда он впился рукой, вымазанной в молоке, в ее пизду — девочка выгнулась, подбросилась вверх, разорвалась хрипом, и он резко насадил скачущие бедра на себя, чтобы она кончила с колом в потрохах, и сам хрипел с ней в унисон, сгорая в огне сросшейся плоти...
— Почему вы тогда ушли?
Они лежали на траве. Над ними вздымалось небо с холодными белыми звездами.
Вначале Липатов не понял.
— Что? — переспросил он, внезапно холодея.
— Почему ушли тогда? Лысых не любите?
Он молчал, вжимаясь в землю.
— Брили меня потому, что лейкемию лечили. Меня вообще хоронить хотели. Но вылечили зачем-то... Густик здорово помог... то есть роды.
— Густик? — чужим голосом отозвался Липатов.
— Я его так назвала: Август. Потому что ведь мы с вами в августе это самое... А теперь прощайте.
— Что?!
— Как вы ушли, так и я сейчас уйду.
— Подожди, — он схватил ее за ногу. — Я знаю, где ты живешь.
— Ну и что? Я с мамой, папой. Хотите с ними познакомиться?
Прежде чем озадаченный Липатов раскрыл рот, она ловко вывернулась, вскочила и убежала. Голышом.
Липатов с трудом встал, постоял на месте, затем пошел вслед за ней, преоделевая звон в ушах.
Ее не было видно, и он уже вышел к самому домику, когда услышал ее голос:
— Пап, отвернись! Я тут голая купалась, и представляешь — кто-то одежду спер. Пришлось вот такой вот красивой идти...
Из домика донеслись охи и причитания. Выругавшись, Липатов побрел домой.
Ему не удалось заснуть, несмотря на секс перед сном, и впервые в жизни он провел ночь в прогулках из угла в угол.
***
Все утро он искал ее, изжарившись на солнце, и нашел только к обеду. Она была с родителями, и Липатов ходил за ней, как шпик, чертыхаясь про себя и вслух.
Часам к пяти родители слиняли, оставив ее с Густиком на пляже, и Липатов, потоптавшись, ринулся к ней.
— Привет! — изобразил он картинную улыбку. — Вот пришел сказать тебе спасибо.
— За что? — подняла она серебристые брови.
— Как за что? Мне было очень хорошо с тобой. Я получил огромное удовольст...
— Я знаю.