Ладно думаю, потом пройдусь о вагону, найду собутыльника. Настроение отменное.
Дедушка заказал чая, достал какую-то снедь. Помолился вроде, точно не помню. Представился, как ни странно, я то, дело молодое, даже из вежливости свое имя не сказал, его не спросил. Звали его Ксенофонт Ильич, так вот. Предложил откушать, чем бог послал.
Дедушка Селя, сразу вспомнило детство, мамина деревня, там как раз через два дома жил сосед, дед Ксенофонт, для всех дед Селя, добрый был дед.
Пришлось представиться и мне. Леха я, дембель, морпех. За окном уже мелькали деревья, деревни.
От дедовского угощенья, я не отказался, кушали, пили чаек. Дед настоятельно просил меня, водку не пить. Мол, зло это, водка-то. Я согласно кивал, но думал, конечно по — другому. Он расспрашивал, откуда я, про родителей, дом, будущее, ждет ли суженая. Я открылся (в обычной жизни человек я не доверчивый, закрытый), понесло и про прошлое, и про планы. Дед внимательно слушал, улыбался. А я смотрел на деда и думал, какие же у него крепкие зубы, протезы наверное. Вот, ерунда. Верно говорят, что самым сокровенным легче всего поделиться с незнакомым попутчиком в поезде, так как увидеть его во второй раз, вероятность мала. Все бы ничего, беседа двух попутчиков, но я очень смущался его взгляда, взгляда «внутрь меня», Взгляда чистых для старика, голубых глаз, с маленькими точечками зрачков. Порой неподвижный, остекленевший взгляд, направленный в одну точку. Это взгляд разминал меня как пластилин. В них (глаза) очень хотелось смотреть и не смотреть одновременно (Распутин прям, хихикнул я тогда про себя). А его голос меня умиротворял, что-то далекое родное было в его голосе. Проговорили мы долго, за окном уже было темно. Дедушке вроде бы и ко сну отходить.
Дальше произошло, то что произошло. Как дед, как — бы по-дружески, поглаживал меня по руке, потом по колену, я еще помнил (мы сидели напротив), все еще блистательный, гордый, правда уже не такой самоуверенный. Мальчишка, блин.