— Людмила Валерьевна, я влюблен в Вас. Да, это звучит как-то глупо, возможно вы посчитаете меня извращенцем, или скажете, что я делаю это ради собственного оправдания. Но это действительно так. И, если бы вы дали мне хоть малейший шанс проявить свои чувства...
Она не дала мне договорить. Вырвавшись из моих рук, она выбежала из актового зала.
Я не знал что делать. Я вообще смутно представлял ее себе реакцию на мое признание. Но, вот я сделал это — а дальше? Что делать дальше?
И, особо не задумываясь, наблюдают за нами или нет, я вышел вслед за ней. Я видел, как закрылась дверь кабинета русского языка — значит, она у себя. Я ринулся в ее кабинет
Она сидела на полу сразу за дверью, и так же, как на прошлой неделе, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала. Я опустился на колени перед ней и взял ее за плечи.
— Людмила Валерьевна, прошу Вас, не плачьте. Если причина вашего расстройства — во мне, вы только скажите! Скажите просто, что я могу сделать для вас? Я обещаю, как мужчина, что любое ваше желание будет для меня законом, даже если оно не будет исполнимо. Но и тогда я постараюсь исполнить его. Если бы только я мог что-то сделать, чтобы Вы перестали плакать сейчас... и всегда...
Она убрала руки от лица, и наши взгляды встретились. И какой у нее был взгляд! Пристальный, такое ощущение, что она хотела разглядеть во мне что-то, чего я и сам не знал, и в тоже время, преисполненный страсти... Она схватила меня за лицо, и притянув к своему лицу, слилась своими губами с моим.
Я положился на инстинкты. Как мог, я отвечал на ее страстные движения губами и языком. Мы облизывали губы друг друга, покусывали их, облизывали языки и просто прикасались губами. Это было незабываемо и божественно, и я хотел, чтоб это продолжалось вечно.
Да разве мог я об этом мечтать! Я, человек, с несмываемым клеймом извращенца, нашкодивший до безобразия как шелудивый щенок, целовался сейчас со своей любимой учительницей, признавшись ей в любви, которая, по сути, должна была быть обречена.