Теперь мне стало жарко. Тошнота прошла, и я стал чувствовать, как внизу моего живота поднимается теплая волна. Я хорошо знал, что она предвещает. Мне захотелось быть очень близким маме, быть с ней правдивым до самого конца...
— Мам, — осторожно сказал я, — а можно я тебе открою одну тайну?...
— Конечно, сынок, от мамы ничего нельзя скрывать, иначе я не смогу тебе помогать... А я хочу быть очень заботливой и щедрой мамой... Я ведь очень тебя люблю и твоих брата с сестрой...
Я теснее прижался к маме и крепко обнял ее бедра, опасаясь гневной реакции.
— Я... я смотрел те две видеокассеты, что вы с папой прячете в бельевом шкафу...
Мама вздрогнула всем телом, сжала меня, а потом слегка оттолкнула и посмотрела в глаза. Краска стыда заливала мое лицо, скулы сводило. Я потупил глаза и увидел чуть задравшийся подол ночнушки на маминых полных бедрах...
— Как?... То есть тебя испугало то, что ты увидел?... Глупый, глупый!...
Я покрутил головой.
— Нет. Я только... (как же стыдно!) не мог понять, почему женщины так кричат и стонут, когда мужчины делают с ними ЭТО?...
— А потом... понял? — голос мамы снизился до шепота. Я начал чувствовать стеснение в штанах. Глупая моя писька стремительно росла и мужала.
— Однажды... когда я смотрел фильм... прости меня, мама!... я не удержался и стал дергать свою пипку... А потом... испытал оргазм, как это в Энциклопедии называют... Тогда я понял, почему тетеньки в кино кричат и стонут... Так ЭТО легче переносить... Если стонешь...
Мама покачала головой.
— Господи, господи, бедный мой малыш... Надеюсь ты не догадался показать эти фильмы Мише и Тане...
— Конечно, нет, мама! — меня душило возмущение. — Они ведь совсем маленькие, им этого знать не надо...
Она немного успокоилась.
— Ну, хорошо, раз тебе хватило ума... раскрою тебе одну тайну... Женщины во время... секса... не всегда кричат, тут тетеньки из телека переигрывают... Чаще они просто стонут...
— Знаю, — опять не подумав, брякнул я, — ты стонешь...
— ЧТО? — мама вновь оттолкнула меня. Ее широко открывшиеся голубые глаза превратились в два озера, в которых я мог утонуть. — Что ты мелешь?...
Я опять уставился на подол ее ночнушки.