— Это еще что тут за чмо такое? — сказал браток в зеленом пиджаке, к которому пристала Алька, и схватил ее за руку. — Пугало с сиськами?
Его приятели, стоявшие рядом, заржали, а у меня нехорошо пробрало внутри.
— А ты человек-краб? Убери клешню, уважаемый: прикосновение к шуту смертельно опасно...
— Так, а ну давайте ее в машину, блядь. Развлечемся, — вдруг скомандовал браток. Альку, сразу завизжавшую, как поросенок, сжали с трех сторон и потащили к джипу, стоявшему тут же, на тротуаре.
— Не трогайте мою дочь! — заорал я на всю улицу, ринувшись к ним. — Не трогайте!..
— Это твоя дочь? — спросил браток. — От кого это у тебя такое? Не мышонок, не лягушка, а неведома писюшка?
Братки снова захохотали.
— Пусти ее, — орал я. Вокруг начал собираться народ.
— Быстро в машину, — снова скомандовал заводила. Счет шел на секунды, поэтому я врезался в группу братков и дал заводиле в челюсть. Кулак заболел от удара, и тут же меня схватили за плечи, и кто-то двинул мне под дых, и перед глазами все завертелось, как в телевизоре, когда показывают полет на парашюте, и дико зазвенело в ушах...
— ... Вам плохо? Мужчина!... Зеленый весь... Вызвать скорую... — слышались голоса.
Звон в ушах вдруг умолк, и я увидел, что сижу на тротуаре, а рядом на коленях стоит шут, держит меня за спину и глядит на меня огромными блестящими глазами.
— Где они? — спросил я.
— Уехали. Сразу уехали. Люди стали их фоткать, они испугались и уехали. Па, тебе плохо?
— Уже лучше. Щас выпью таблетку — будет совсем хорошо. Не бойся... А что, я потерял сознание?
— Нет, ты просто... сел вот так вот, и сидел...
От скорой я отказался. Светиться в милиции тоже было ни к чему, и я повел Альку к машине. Ноги были ватными, но я чувствовал, что вроде пронесло, ничего опасного, и успокаивал Альку, как мог.
Спросив в сто первый раз «ты точно сможешь вести?», она умолкла.
Всю дорогу она молчала.
Мне было ужасно жаль ее, жаль праздника, который она хотела сделать мне, но я не знал, что сказать ей, и молча косился на сутулую фигурку, сидящую рядом. Грустный шут — зрелище не для слабонервных. Солнце било прямо в глаза, отблескивая в нейлоне Алькиного костюма, в белилах на ее коже и в ее влажных глазах, и вся она блестела, как радужная капелька...
Когда мы вошли в квартиру, она вдруг сказала мне:
— А знаешь... Меня еще никто никогда так не защищал.