И вот — Петька лежал в своей постели и, глядя перед собой, мысленно перебирал «варианты мести», — душа Петькина жаждала сатисфакции... Конечно, ни о какой дуэли даже думать было нечего, но отомстить каким-то образом он был просто обязан. Просто обязан! Он бы еще стерпел порку — ко всяким-разным «тематическим поркам» Петьке было не привыкать, и, в очередной раз пообещав «исправиться» и «больше так никогда-никогда не делать», он бы всё это пережил, как переживал всегда, когда его пороли, но эта «набитая дура» — из Москвы приехавшая Лерка — во время этой порки была во дворе и всё-всё слышала, а этого Петька пережить уже никак не мог... И главное — было б на что смотреть! Лерка была толстая... и жопа у неё толстая, — лёжа в своей постели, думал Петька, — толстожопая... фу, какая гадость... а корчит-то, корчит из себя... фотомодель долбаная... как же — фотомодель! Дура набитая... Конечно, тётке Полине они с Мишкой отомстят, и отомстят обязательно — это был не вопрос, а это было дело времени: они подождут, когда бдительность у тётки Полины притупится, и — нанесут ей сокрушительный удар... она еще пожалеет, и пожалеет горько, что про него, про Петьку, такое рассказала, да еще в присутствии «этой дуры из Москвы»... с тёткой Полиной всё было ясно. А вот что ему, Петьке, делать завтра — как завтра «им всем» выразить своё презрение, Петька никак придумать не мог; то есть вариантов было масса, но при ближайшем рассмотрении все варианты не выдерживали крики по причине своей фантастичности... В детдом меня будут сдавать... — думал Петька, — как же! Мешаю я им... всю жизнь мешаю, — горько думал Петька, глядя перед собой. И вдруг...